В знаменитой картине "Семь невест ефрейтора Збруева" его герой никак не может разобраться в своих девушках и остановить выбор на одной. В жизни самого Семена Морозова происходили не менее захватывающие истории с женщинами.
1. Счастливое детство в гипсе.
- Судьба каждого закладывается в детстве, а детство у меня было радостное и счастливое. Мы жили в бараке возле железной дороги на Беговой, в восемнадцатиметровой комнате шесть человек: мои родители, я, сестра и братья. Моим первым воспоминанием было радио, которое не выключали даже ночью и коллективный храп. В таком "музыкальном сопровождении" я вырос и потом, когда мы получили квартиру, этих звуков мне не хватало. В четыре года меня катал на раме велосипеда один большой мальчик. Я попытался соскочить на ходу и попал правой ногой в колесо. Был открытый перелом, и прежде чем отключиться я с удивлением отметил, как затейливо и кроваво ярко выглядит острый обломок кости. Меня прооперировали и вернули домой, а через некоторое время я стал ныть, хотя был ребенком совершенно не плакучим. Мама заглядывала в глаза и спрашивала: "Что с моей деточкой?". А я только плакал и чесал лангету. Когда меня отвезли ко врачу и вскрыли гипс, оказалось, что под ним на ране поселились вши. На этом "счастливые" моменты жизни не закончились. Нога срослась, я даже уже начал бегать. А у нас в бараке все варили квас по-русски: кипятили огромные кастрюли воды и заваривали хлебными корками. Вот такую кастрюлю кипятка, выбегая я опрокинул на свои, только что зажившие ноги и ошпарил их до колен. Мне потом мать сказала, что ее тогда успокоила одна мудрая старушка: "Жив, и слава Богу. А за страдания воздастся!".
Скоро мы переехали в огромную квартиру в дом рядом с Белорусским вокзалом, ее дали отцу, как залуженному железнодорожнику, он во время войны водил военные эшелоны, был орденоносцем. Дом был очень удачно расположен: с одной стороны каждые пятнадцать минут со свистом отходили электрички, с другой стороны грохотал Ленинградский проспект, а третья прелесть: четыре раза в год в течении трех недель по Тверской улице на Красную площадь шли танки на репетицию парада - в одиннадцать часов ночи туда и в четыре утра обратно. Но тем не менее, дом был веселым по причине, что он был многодетным. Основными ценностями среди пацанов считались сила, ловкость, смелость, а не наличие каких-то необыкновенных игрушек. Поэтому время проходило в бесконечных играх на выявление лидерства: кто дальше прыгнет с качелей, быстрее пробежит, больше раз подтянется на турнике и так далее. Все принимали, как говорится, правила игры, жили по ним. Но однажды в нашем дворе появился серьезный и чистенький мальчик, сынок крупного чиновника. Его все невзлюбили и старались задеть, пихнуть. Но он был не трусом и при случае давал сдачи. Может это моя первая встреча с инакомыслием, и вот как я с ним боролся. Однажды мы начали играть в прятки, и он спрятался в мусоропроводе - там стояли баки с мусором, за одним из которых он сел. И ужасно захотелось мне его вывести из себя. Я залез на бак и сверху написал на этого мальчика. Я понимал, что за такой поступок придется ответить, готов был драться, но эффект получился совершенно неожиданным - парень вдруг горько разрыдался и ушел. Меня это потрясло. Прошло почти пол века, а мне до сих пор стыдно.
Учился я, можно сказать, в особой школе - недалеко от нас было местечко под названием Слободка, где среди прочих, жили освободившиеся из тюрьмы: их детишки учились с нами, и рассказы о скандалах с мордобоями и поножовщине были для нас привычными. Мы щеголяли друг перед другом блатными выражениями, неряшливостью в одежде, манерах, внешнем виде. Все изменилось в третьем классе, когда к нам пришли девочки, до этого мы учились раздельно. Как-то сразу все причесались, помыли руки, перестали драться и стали следить за речью. И девочки были все, как на подбор: аккуратные и красивые. Сразу начались влюбленности, а потом "петушиные бои": "Кузнецова моя!" - "Нет, я ее первый выбрал!". Мои шансы были невелики из-за маленького роста, почти все ребята были выше, поэтому я тихо страдал. Единственное, в чем я преуспевал - я любил смешить, кривляться, был клоуном. Все перевернулось в четвертом классе - меня пригласили в кино.
2. Неожиданные плоды популярности.
Был конец мая, учеба уже закончилась, а по лагерям и бабушкам еще разъехаться не успели, поэтому все торчали во дворе. Помню, я безнадежно проигрывал мальчику в ножички и потому не заметил, как во двор вошла женщина и громко воскликнула: "Кто хочет в кино сниматься?", - она всех оглядела и подошла именно ко мне, погладила по голове. Я был очень зол и не понял, что от меня хотят, грубо буркнул: "Уберите руку, бабуся!". Она: "Пойдем к твоей маме". Я перепугался: с одной стороны любопытно - какое-то там кино, а с другой - вдруг она нажалуется на меня, тогда мне дома попадет. Я довел тетеньку до квартиры, а сам остался в лифте, чтобы в случае чего удрать. Через некоторое время мама вышла проводить гостью, вытирая передником глаза она произнесла: "Он же вам всю киностудию сожжет". С этого началось. Это был фильм "На графских развалинах". Когда я пришел в начале учебного года в школу, все уже все знали и стали меня дразнить "кинозвездой" - я стал предметом зависти, и даже ненависти некоторых ребят, меня это бесило, приходилось иногда пускать в ход кулаки. А тут я еще стал хорошо учиться и пошел заниматься боксом - сразу мальчишки перестали со мной задираться, а девочки, наоборот, начали посматривать в мою сторону. Появилась у меня избранница, Люда Кузнецова, на которую я смотрел с обожанием, а она на меня никакого внимания не обращала, я долго на что-то надеялся, пока она однажды не назвала меня коротышкой - больше я к ней не подходил.
Но после роли Афанасия в "Семи няньках", и у меня появились первые поклонницы. Особо верными были Галя и Валя - им было по семнадцать лет, модные с высокими прическами, очень взрослые. Они вызывали меня из квартиры, и мы часами стояли в подъезде возле подоконника и разговаривали о съемках: я рассказывал о таинственном для них съемочном процессе, а они, разинув рот слушали. Но мне с ними было ужасно неуютно - таращатся, как на диковинку. А как-то раз одна из них на прощание сказала: "Сень, может ты меня поцелуешь?". Я испугался, убежал и больше к ним не выходил, я ведь был еще безгрешным парнем, спортсменом, которому не до глупостей.
И вдруг ко мне пришла первая, классическая любовь, которая и оглушила, и вознесла… Впрочем, все по порядку. Был у меня друг Санька, высокий, заметный, курчавый блондин. У него стали появляться деньги, потом оказалось, что он их у отца заимствует. Однажды утром вместо школы он предложил: "Давай сейчас возьмем коньяку и пойдем кутить к моей чувихе". И мы отправились на Сокол к очаровательной девушке Вале, которой было уже 18 лет, она была ироничной, умненькой, конечно, видела мое кино и ей было любопытно познакомиться с "артистом". Под коньячок мы повели разговоры. А я, надо заметить, никогда не пил, поэтому моментально охмелел, стал читать запрещенные стихи Мандельштама, чем, кстати, очень удивил Саньку и резко поднял свой рейтинг перед Валей. Потом мы с ней танцевали, потом она танцевала с Сашей, и мне сильно не понравилось, что он ее целовал. От избытка чувств я взмахнул стулом и случайно разбил люстру. На этом вечер закончился, Санька с трудом доволок меня до дома и сдал маме. Три дня я ходил чуть живой и был замечательным поводом для подколок старших братьев.
3. Любовь подшофе.
Когда развеялось похмелье, в памяти возникла она, я вспомнил как мы танцевали, как я держал ее за талию, вспомнил запах ее духов и понял, что умираю от тоски. Я ей позвонил, и мы встретились в метро, я был счастлив и без умолку говорил. Она все слушала-слушала, а потом резко прервала: "Все, мне пора, ты мне не звони, я сама позвоню". И потянулась неделя, другая, третья. Все это время мне Саня рассказывает, что гуляет с Валюхой. Я пытаюсь бороться со своими чувствами, стараюсь ее забыть, но вдруг она снова объявляется и предлагает встретиться, я приглашаю ее к себе на съемки. Это ее, надо сказать, поразило, как поражает любого, кто первый раз попадает на съемку. А тут ее друг в центре внимания, главный герой… Думаю, это имело решающее значение. Потом мы долго гуляем, я провожаю ее домой и там, в подъезде она, глядя перед собой признается мне в любви и просит поцеловать ее. Это был мой первый, неумелый поцелуй… Она стала меня учить. Мы очнулись через полтора часа, когда кровь ударила мне в голову, я распустил руки, и видимо слишком настойчиво… Она вдруг меня оттолкнула, заплакала, сказала: "Ты все испортил!", - и убежала. Снова начались кошмары - я кричал во сне, кусал подушку, стал плохо учиться - она не звонила. Как-то позвонила ее мама, которая хорошо ко мне относилась и посоветовала прийти незваным гостем на день рождения. Я пришел, когда все уже выпили, и Валя была нежна и доброжелательна… А протрезвев - я остался ночевать - выгнала меня. Потом так было не раз: подшофе - рада меня видеть, ласкова, глаз не водит, когда попадаюсь "под трезвую руку" - холодна и агрессивна. Но я надеялся и на этом "керосине" жил.
Весна! У меня закончились съемки "Семи нянек", я позвонил Вале, сказал, что очень хочу ее видеть, она согласилась погулять со мной полчаса, была не в настроении, я все время пытался ее завести: "Ой какие мы серьезные, какие неприступные". Вдруг она вспылила и стала в сердцах бросать мне в лицо: "Я тебя никогда не любила, я люблю Сашу, и у нас с ним, между прочим, все в порядке…". Я развернулся и пошел прочь. Догоняет: "Давай поговорим". Мы гуляли до трех часов ночи, она призналась, что никак не может сделать выбор между мною и Сашей - меня такой вариант не устраивал. Потом я проводил ее до квартиры и уже спускаясь по лестнице, услышал, как открылась дверь, как раздался шлепок пощечины, второй, пересыпаемые словами ее матери: "Дрянь гулящая, тварь…", - как дверь с грохотом зарылась и мимо меня на улицу пробежала, рыдающая Валя. Я догнал ее, и мы снова гуляли, она говорила, что домой не вернется, и уже под утро я отвел ее в свой бывший барак, где мои старые друзья пустили нас в теплый сарай с печкой и кушеткой. Валя все время твердила: "Ты только сейчас не уходи, пожалуйста". Я сидел в кресле-качалке и дрожал от холода, и уже она подначивала меня: "Ой, какие мы несгибаемые, джентльмены! Ладно, иди погрейся, я тебя не трону". Я нырнул к ней в спальный мешок и…время потеряло всякий смысл и цену. Но, когда на следующий день я отвел Валентину к ее матери и та причитала: "Ну если уж вы любите друг друга - женитесь", Валя сухо произнесла: "Мама, Сеня мне только друг, никаких любовей и никаких женитьб не ожидается, - и добавила уже мне: Сеня, у нас семейный разговор". Я ушел, на этом история не закончилась: она встречалась с Саней, потом и с ним рассталась, снова звонила мне… Больше мы не встречались.
Прошло два года. Я снимался в Ленинграде вместе с очаровательной девушкой Таней Никитиной, и был в нее жутко влюблен. Она приехала в Москву, и нам негде было встречаться. И тут у меня возник совершенно сумасшедший вариант. Я знал, что Валя ушла от матери, живет одна на даче, работает, мы поехали к ней. Конечно она совершенно ошалела, увидев меня, да еще с девушкой: "Знакомься, это Танечка, мы вместе работаем, у нас всего три дня, пусти бедных влюбленных - я знаю, ты днем работаешь, и мы можем побыть одни". Валя стоически пережила удар, пустила нас, но когда Таня быстро захмелев, пошла спать, а мы еще сидели на кухне у нас произошел разговор: "Ты понимаешь, что вы не пара, посмотри на себя, у тебя рожа крестьянская, а она иконописная красавица. Даже трудно представить ее в твоих руках". - "Интересно, а я в твоих руках - это как было? Кто учитель-то?". И так каждый день. Когда она уходила, мы с Танечкой были вместе, а вечером Валентина со злостью внушала, что она мне не пара. Потом Таня уехала, и Валя вдруг неожиданно завалилась ко мне, увезла к себе и там плакала, очаровывала, вспоминала все лучшее, как было - я не выдержал, грешен, слаб человек. И как только Валентина взяла "матч-реванш" тут же вернулась ее холодность: "Я пошла, всего доброго". Но она еще не раз мне звонила, до тех пор, пока я ей не сказал, что она ведет себя, как психически больной человек.
4. От семи нянек до семи невест.
- Когда я начал сниматься в "Семи няньках" у меня сразу сложились довольно трудные отношения с режиссером, Роланом Быковым, он меня сильно недолюбливал, поскольку хотел снимать другого актера, работа шла очень тяжело. Однажды надо было играть сложнейшую сцену, где мой Афанасий истерически орет на своих "воспитателей". Ничего не получалось, Быков отозвал меня за декорации и стал оскорблять, да так изощренно и откровенно, что я не выдержал и настолько рассвирепел, что с силой пихнул его, я был готов убить. Он среагировал моментально, схватил меня за руку и поставил в кадр: "Играй, так же играй". Может, он затеял весь этот скандал, чтобы довести меня до нужного состояния, может все это получилось случайно, но потом Быков подошел ко мне, обнял и все приговаривал: "Что ж ты меня так долго мучил?". Понятно - этот фильм был для него режиссерским дебютом.
Ролан Быков был гениальным режиссером, особенно в работе с детьми. То, как он добивался от ребенка необходимого - просто образец, его методикой я сейчас пользуюсь, снимая "Ералаш". Детям нужно все показывать и объяснять, каждое движение, каждую эмоцию, интонацию. Так со мной работал Быков. А когда я вышел из-под его опеки, я понял, что сам еще ничего не умею. Мне было 17 лет, когда меня попробовал Гайдай на роль Шурика в первую часть "Операции Ы". Он со мной порепетировал и сказал: "Сень, скажу честно, конечно Ролан Быков тебя сделал, и, думаю, с этой ролью ты бы тоже справился, если бы я мог так же с тобой репетировать каждую сцену, но мне с тобой возиться некогда, ты извини, я возьму кого-нибудь попрофессиональнее". Я был ему очень благодарен за откровенность, я и сам понимал, что не дотягиваю - мне надо учиться. Потом я все-таки еще раз снялся вместе с Таней Никитиной, о чем я уже рассказывал, но фильм прошел бледно, не получился и меня перестали снимать.
И тогда встал вопрос - чем заниматься дальше: школу я закончил, до армии оставался год, я, конечно в это время усиленно занимался боксом, но в советское время спорт не мог быть профессией. Я пошел поступать в ГИТИС: сам подготовил программу, довольно смешную, все прочитал - комиссия смеялась. А потом один из экзаменаторов, утирая глаза произнес: "Сенечка, дорогой, ты, можно сказать, конкурс прошел, но мы не можем тебя взять - тебе надо лечить горло, связки". Из-за какого-то фарингита я пропустил год. Пришлось идти работать… на Второй часовой завод, который был рядом с моим домом, где меня многие знали, потому что снимались в массовке в "Семи няньках". И что самое смешное - от меня стали прятать вещи. А однажды ко мне подошел мастер и говорит: "Сень, я тебя очень прошу, штангенциркуль отдай, пожалуйста. Он тебе не нужен, ты все равно другими деталями занимаешься". Я чуть не плача, доказывал, что я не вор. Вот вам сила искусства!
Отработав год, я снова пошел поступать, теперь уже сразу в три ВУЗа: в Щукинское училище, МХАТовскую школу и во ВГИК. Конкурс прошел везде, но выбрал ВГИК - все-таки кино это мой инкубатор. Ирония судьбы! Тут уж я не снимался, потому что наши педагоги Бибиков и Пыжова запрещали нам это делать до четвертого курса. У меня было замечательное предложение - главная роль в фильме "Начальник Чукотки", я умолял Бибикова отпустить меня, но он был непреклонен. Правда потом, когда выпускал нас, сказал: "Я перед всеми вами виноват, мы не должны вам запрещать сниматься. В кино чем раньше начинаешь, тем лучше". По окончании института я разу снялся в фильме "Обвиняются в убийстве", который получил государственную премию, все получили, кроме нас, четырех актеров, сыгравших преступников - отрицательных персонажей не награждали. Потом была картина "Семь невест ефрейтора Збруева", после чего я работал, как говорится, "без выходных".
5. Семейный кино-подряд.
- Первый раз я женился довольно рано, на третьем курсе ВГИКа, на однокурснице. Это было ужасно, я понял, что нельзя связывать свою судьбу с актрисой, потому что неизбежно кто-то вырывается вперед и начинаются настоящие муки. Марина была прирожденной театральной актрисой, а ее распределили в Театр Киноактера, где театром вообще не пахло. Там числилось 270 человек, из них 80 постоянно снимались, а остальным лишь изредка доводилось выходить на сцену в довольно слабых спектаклях. Я необыкновенно ей сострадал, потому что она неплохая актриса, и видел, как она мучается, особенно, когда у меня была очередная премьера. Конечно, она за меня радовалась, гордилась, но потом замыкалась и я понимал отчего.
Однажды я приехал домой, Марина в прекрасной настроении : "Я еду сниматься, меня утвердили!". Мы пошли в ресторан, отметили, потом она уехала на съемки - я был счастлив. Прошло дней пять. Возвращаюсь. Вижу, Марина лежит на кровати навзничь с открытыми глазами, полностью обездвиженная, как будто умерла - я даже испугался. Я к ней: "Что случилось?", - трясу ее за плечи. Она, медленно, как под гипнозом отвечает: "Я снималась, а потом мне режиссер сказал, что ошибся и берет другую актрису", - и разрыдалась, у нее началась настоящая истерика. Потом мне посоветовал один известный артист: "Будешь сниматься ставь условие, чтоб и ее брали - это единственный выход, многие так делают". И вот, очень скоро у меня из-за этого условия слетело много хороших картин, я даже полгода вообще не снимался, все могло закончиться плачевно - меня бы вообще перестали приглашать. Марина все поняла, она уже успокоилась: "Сеня, я начинаю играть в трех спектаклях, меня это устраивает, не надо никаких жертв". И как только я завязал с ультиматумом, меня тут же снова стали снимать. Все бы было нормально, если бы мы не совершили страшную ошибку: она забеременела - я был доволен, а она сказала: "Нет, Сеня, мы подождем, я актриса не хуже тебя". Я мог настоять, но смолчал. Больше детей у нее никогда не было. Некоторое время я еще тянул с разводом, у меня уже кто-то появился, и я, как все гнусное мужское племя скрывал это. Но я, молодой мужик, хотел детей, и мы все-таки развелись. Правда не теряем связь до сих пор.
Вообще, вспоминая Марину, я бы сказал, что она довольно своеобразный человек. Она, к примеру, совершенно серьезно готовилась к Олимпийским играм: зимой и летом бегала десять километров по стадиону босиком и радовалась каждой отвоеванной минуте - собиралась принять участие в соревнованиях по бегу на длинные дистанции. Я просил знакомого тренера объяснить ей, что для участия в Олимпийских играх нужно тренироваться с детства. Он только махнул рукой. А недавно, пару лет назад, она мне позвонила с просьбой: "Сеня, ты ведь снимал Стеклова. Он в космос собирается, попроси его, пусть он меня с собой возьмет - я тренируюсь". Не справедливо с ней обошлась судьба, ведь Марина очень талантливый человек, она пишет совершенно потрясающие стихи, по смыслу некая смесь Ахматовой, Цветаевой и японского трехстишия, все, кто читал - восхищался. Но сама Марина это считает баловством.
Больше длительные отношения с актрисами у меня не получались. Нет, конечно романы были, был великолепный, сумасшедший роман с замечательной актрисой, красавицей и умницей, с которой нас дважды сводило кино, роман, о котором я имею право только вспоминать, но не рассказывать. Но чтоб жениться…
6. Спонсор поневоле.
- В 77-м году я снимался в городе Днепропетровске и влюбился в гримершу - совершенно прелестное существо 19-ти лет, мне уже тогда было тридцать, и я хотел нормальной семьи, детей. Брак тоже оказался очень несчастливым, но Света родила мне сына. Как потом выяснилось девушка любила развлекаться, в общем-то не удивительно в таком юном возрасте. Это я сейчас могу понять, а тогда я обеспечивал ее, бесконечно разъезжал по съемкам и конечно же мечтал возвращаться к семейному очагу, возле которого грелся бы только я. А мне сообщают, что хранительница очага вообще не поддерживает огня, поскольку неделями где-то пропадает, или устраивает многодневное веселье с многочисленными гостями. "Свет, - предлагаю я, - я человек известный, давай не будем скандалить и тихо разведемся". Понятно, она сперва не хотела развода: в то время, в конце 70-х годов я зарабатывал достаточно, одновременно снимаясь в трех-четырех картинах, я приносил по полторы-две тысячи рублей в месяц. Расставались мы мучительно, я переживал за Мишу - мой пятилетний сын подходил ко мне и с дрожащей улыбкой прыгающими губами говорил: "Папа, вы разводитесь с мамой? А может быть вы не будете разводиться?". Я бежал к Светке: "Мы взрослые люди, давай договоримся ради ребенка, он ничего не понимает, для него противоестественно делать выбор между матерью и отцом. Пускай у тебя будет своя жизнь, у меня своя". Она ничего и слушать не хотела, в конце концов забрала сына и ушла. Надо сказать, что она и потом жила довольно привольно - все время снимала квартиры, ей на все хватало денег, потому что алименты она получала солидные: помимо съемок у меня еще были заработки от творческих встреч и концертов.
Мишу она ко мне не отпускала, лишь иногда под нажимом сестры выдавала мне его нехотя, так что к сожалению, культура и образование у него мамины. Единственное, что я сумел в него вложить еще в детстве - любовь к физкультуре. Сейчас у него рост 190, он занимается бодибилдингом. Однажды был уникальный случай - Миша пожаловался, что у него болит голова. "Что, дрался?", - спрашиваю. "Да, какая это драка - пять человек всего, один махал гаечным ключом". Я посмотрел, а у него в голове дырка размером с орех, потащил его ко врачу, тот от удивления чуть не упал: "И давно ты так ходишь?". - "Нет, с неделю". Ему делали черепной вырез и вкатывали костяную пластину. Он отслужил в ВДВ, вернулся старшим сержантом с навыками машины-убийцы, привез с собой из Мурманска жену, тут же расписался с ней, они родили ребенка и быстренько развелись. Сейчас уже живет с другой девушкой и говорит: "Пап, я ее люблю и женюсь". Вот такой у меня сын.
7. Поймала на розовые ноготки.
- История с моей последней женой, кстати тоже Светой, была не менее интригующей. В 78 году я снимался в советско-болгарской картине "С любовью пополам". Вдруг на съемочной площадке в группе массовки появляется молоденькая девушка 16-ти лет, очень красивая, но дерзкая: она курит, смотрит на всех свысока и дико раздражает вызывающими репликами, но при этом помнит наизусть около тысячи стихов, причем, ни в каком состоянии их не забывает. Позже выяснилось, что она урожденная баронесса, и ее корни уходят в прошлые века. Иногда вечером собиралась теплая компания, она начинала читать бес перерыва, как пономарь - читала плохо, но поражало, как она все это помнит, все эти сложнейшие и изысканнейшие стихи. И все время ненавидит меня. А я ее. А потом случилось следующее.
Света пошла в компанию, в которой кутили до рассвета, а в четыре утра выбросили из окна гостиничного номера телевизор. Всех "повязали", а так как она была несовершеннолетней, ее решили выслать из съемочной группы, да еще с сопроводительным письмом. И Света пришла ко мне с просьбой написать для нее объяснительную записку. Видя, что девочка и в самом деле в кошмаре я сочинил ей документ, из которого явствовало, что "…эта творческая группа любит живопись и собралась для обсуждения сравнительных ценностей Ренессанса, что спор, закончившийся скандально возник по поводу вражды Леонардо да Винчи и Микеланджело, из-за того, что один гений плохо отозвался о работе другого". Когда руководство получило такую объяснительную, все хохотали и носили этот документ из месткома в партком и в профком, мол, вот из-за чего телевизор выкинули и все подтрунивали над Светланой: "Тебе, Родичева в писатели надо".
После этого случая Светка меня зауважала, и даже когда съемки закончились, мы сохранили дружеские отношения - я стал кем-то вроде ее наставника, все-время помогал ей разбираться с ее личными проблемами, объясняя, как нужно себя вести с мужиками, чтобы они были при ноге. Время шло, я тогда еще не развелся с "серой девушке", как я называл жену потому что у нее фамилия Серова. Как-то получилось, что мои Светы подружились, не понятно на чем они сошлись, потому что уровень у них был совершенно несравнимый.
И вот однажды Света по телефону мне заявила: Как тебе не стыдно, ты жене денег совсем не даешь и поэтому она вынуждена занимать. И вообще она собирается тебя бросать". Это меня дико задело, потому что меня можно было обвинить в чем угодно, только не в скупости - все до копейки отдавал всегда. После развода Света стала меня осаждать: женись. Я говорю: "Да я только что оттуда, в два заезда съездил, дай отдохнуть". Она обижалась и уходила, потом возвращалась, мы ругались и разбегались, я снова звонил и говорил, что соскучился - так прошел не один год.
Однажды Света заговорила издалека: "Знаешь, я ведь старею, - стареет она в свои 24 года, - и я подумала, если бы у нас был ребенок, мальчик Андрюша, у него были бы маленькие розовые ноготочки…". И заплакала, не провоцируя меня, а просто от горя: "Я пойду". Это меня сломало, я ее догнал на улице: "Куда ты, тебя же никто не гонит, хочешь мы завтра поженимся?". - Хочу! Вот и все - на следующий день мы подали заявление. А потом родилась Надежда. Света сначала занималась косметологией, имела свою клиентуру - у нее медицинское образование, после дефолта все клиенты разбежались, а когда стали объявляться вновь, уже отпала в них необходимость -пока работы хватает. Так что жена занимается дочкой, у них очень близкие отношения, как у двух подружек.
Наде сейчас 12 лет, мой свет, счастье, гордость и смысл. Это лучшее, что я в жизни сделал. Это наша со Светой креатура, уже сейчас цитирует серебряный век, знает разницу между ранней лирикой Пастернака и поздней. Очень спортивная девочка - не каждый мальчик может выполнить те упражнения, что она. Дважды я ее снимал в "Ералаше". Она попробовала, и теперь ей это больше не интересно, сейчас она учится в специализированной, профессиональной художественной школе, учится на "отлично". Когда я ей однажды сказал: "Надюш, Грачевский просит тебя в одном сюжете сняться", - она ответила: "Пап, я отстану сразу на два дня, какой смысл, я не могу, у меня репутация".
Сегодня у меня есть все: два самых дорогих человека - дочка и жена, у меня есть сын-балбес, но балбес добрый, значит небезнадежный, у меня есть работа, еще больше планов. Хоть и актуальна в нашей стране поговорка: "От сумы и от тюрьмы не зарекайся", но я надеюсь, что с любой ситуацией смогу справиться - главное, чтоб они были рядом.
Катерина РОМАНЕНКОВА, Татьяна АЛЕКСЕЕВА
май 2003 года
|
